Повесил ребенка 5 лет

Несколько лет назад я писала статью о дельфинах, как считается, наших меньших братьях по разуму. Потрясла одна их особенность.

Оказывается, если мать-дельфиниха рожает дельфиненка в плохих условиях, не подходящих для его развития, и она не хочет, чтобы он жил, то сразу после родов отказывается кормить детеныша, пусть лучше умрет голодной смертью.

Некоторые вообще не дают всплыть новорожденным на поверхность, чтобы те могли сделать первый вздох, — малыши погибают, убитые собственными родительницами. «А в Крыму в неволе, например, содержалась семейная пара дельфинов, где мать рожала, а топил потомство отец», — рассказали мне волонтеры.

Чем жить так, лучше никак.

Любовь, похожая на ненависть.

Люди — на дельфинов. Не впускающих в жестокий мир свое продолжение. Не дающие вздохнуть…

11 октября жительница Пушкино, учительница английского, мать четверых детей, задушила детскими колготками младшего сына. Покончить с собой, как вроде бы первоначально планировала, женщина не смогла.

В данный момент Любовь Михайлова (фамилия изменена. — Авт.) находится в ФКУ ИК-1 в подмосковной Икше, где ее в качестве правозащитника навестил журналист «МК», чтобы проверить условия содержания.

Так кто же прав — люди, считающие убийство детей самым страшным преступлением на свете, не имеющим право на искупление и прощение, или дельфины?

Бабочки на стене

…В Икше накрапывает дождь. Не ливень, но мелкий, октябрьский, самый противный.

«Путь к свободе в твоих руках», — расписана стена у входа в корпус, где содержится арестованная Любовь Михайлова. На стене весьма символично нарисована женская рука, отпускающая в этот мир разноцветных бабочек.

Женщины-заключенные убирают двор от опавшей листвы. В теплых платках и в безразмерных куртках нельзя разглядеть их лица и фигуры. «На свободу собираюсь. Документы уже ушли», — радостно делится одна. Мы искренне поздравляем.

Нагоняет другая осужденная. Спрашивает, как бы выяснить, какие выплаты положены ее детям. «Шестеро у меня, — гордится многодетная мать. — Самые последние — мальчик и девочка, им по три года».

Объясняем, что деньги, на которые она рассчитывает, скорее всего, ей не положены. Материнский капитал был получен еще за какого-то из предыдущих детей. Она сама не работала до этого ни дня, следовательно, никаких социальных отчислений не делала.

«Вы не подумаете, эти деньги не мне. Я на них не претендую. Я ж не для себя, для своих деток стараюсь», — клянется наша собеседница. Всех шестерых растит ее сестра, она сама воспитанием особо до этого не занималась. Но за решеткой об этом быстро забывается.

В подобных учреждениях даже самые безнадежные и неисправимые вспоминают о том, что у них есть дети. Тот самый пресловутый материнский инстинкт.

Для многих подозреваемых и осужденных дети — единственное, что способно удержать на краю. Пусть они далеко отсюда и почти мифические, пусть большинство о своем потомстве с легкостью позабудут, как только окажутся на свободе, но здесь и сейчас — они матери.

Дети — цветы жизни, разноцветные бабочки на стене тюрьмы.

Детоубийц за решеткой не любят. Это мягко сказать. К слову, они приходят по этапу не так уж часто. Но каждый приезд, естественно, запоминается, потому что надо сделать все, чтобы у новенькой не было конфликтов в камере. Учитывая то, что она совершила, подобрать соседок довольно непросто.

Две девушки, сидящие вместе с Любовью Михайловой, подозреваются в убийстве, одна в разбое и еще одна в преступлении сексуального характера по отношению к несовершеннолетним. Последней сейчас нет. Она на следственных действиях.

Сперва мы с членами Общественной наблюдательной комиссии Московской области проверяем другие камеры. Задаем стандартные вопросы: «Как кормят? Сколько раз в неделю водят в баню? Есть ли проблемы медицинского характера?»

С семьей.

Фото: Соцсети

Почти во всех камерах дамы довольно активно общаются и рассказывают про свою жизнь. Смеются, хвастаются, что с недавних пор в их исправительное учреждение можно заказать услугу «горячий обед», ресторанное меню, даже «утку по-пекински», правда, ждать придется две недели.

И только в этой относительно небольшой на пятерых камере, очень уютной, светлой, теплой, атмосфера будто сгущена до предела. Помещение чисто психологически и территориально четко поделено на две половины. В одной — три женщины.

В другой — она одна, Любовь. Если можно сказать, что человек черный изнутри, как будто его выжгли дотла, то это так. Она отделена ото всех.

— Как вы себя чувствуете? — интересуются члены ОНК у Михайловой.

— Все нормально, — женщина бросает короткий взгляд на нас, потом в пол, в сторону, снова в себя.

«Еще бы она себя нормально не чувствовала», — цедят в сторону девчонки-сокамерницы. Тихо, но слышно.

— По медицине не нужно ничего? Библиотекой не хотите пользоваться?

— Все нормально.

На полке у туалета стопка литературы. Любовные романы, детективы, все как обычно, самая большая и красочная книга — «Открываем Библию».

— Вы не хотели бы переговорить со священником?

— Нет.

Я судорожно вспоминаю обо всем, что успела прочитать об этом уголовном деле в СМИ. Первые дни об этом чрезвычайном происшествии говорило все Пушкино.

Благополучная семья. Участвовали в жизни сообщества многодетных в своем городе, не пили, не курили, ходили в походы. Мама — учительница иностранных языков, да, немного своеобразная, пару лет назад зачем-то выбрасывала из окна вещи, тогда ее принудительно положили лечиться в психиатрическую больницу. «Крики, когда на «скорой» забирали, стояли на весь двор», — поведали журналистам соседи.

После рождения первого ребенка она вроде бы наблюдалась у специалиста с послеродовой депрессией. Диагноз, который ставится сейчас чуть ли не поголовно, тогда, девятнадцать лет назад, когда появился на свет ее старший сын, был большой редкостью. Мало кто мог открыто признаться в том, что испытывает не счастье материнства, а желание умереть. Потом родилось еще трое, последнего, как говорят, не хотела, но раз уж завязался, пришлось рожать.

В школе замечали некоторые ее странности как педагога, к примеру, могла на уроке рассказывать о чем угодно, кроме самого предмета, то песню неожиданно запоет на французском языке, то задаст контрольную не по теме, то на родительском собрании проболтает битый час о своем.

На одну только тему Любовь говорила с неизменной любовью — это ее дети.

Тем не менее женщину, вероятно, не наблюдали в психоневрологическом диспансере постоянно: ведь чтобы устроиться в школу, нужна справка, что не состоишь на учете в ПНД. Справка обязательна, а на учет можно становиться по своему желанию. Поэтому мало кто туда идет добровольно.

Как рассказывают подруги, последнее время Любовь увлекалась похудением, считала, что запустила себя после рождения младшего сына, переживала по этому поводу. Но опять же многие женщины испытывают подобные эмоции, однако это не приводит к убийству.

«Она всегда была со странностями, но вполне безобидная. Мы нейтрально к ней относились, кто-то подсмеивался… И вот такая новость — задушила сына», — недоумевает одна из одноклассниц.

По объяснению подозреваемой, в какой-то момент ей стало так плохо в душе, что она захотела умереть, но подумала: сыну будет тяжело без мамы, да и мужу трудно справляться одному. Поэтому сначала решила убить ребенка. А на себе рука, видимо, дрогнула…

В заключении 43-летняя Михайлова не просто осунулась — она будто бы вся стекла сверху вниз, заострившееся лицо, не похожее на свои фотографии в соцсетях, худые плечи, узкая грудная клетка, только живот остался полным.

Очень странно одета, будто с чужого плеча. Растянутая и застиранная детская майка с нарисованным на груди Микки-Маусом, серая юбка, какой-то платок на бедрах, черные сандалии…

— Да она вообще безо всего к нам приехала, грязная, будто бы ее где-то изваляли, вот, что мы у себя нашли из одежды, что могли, то и дали, — сокамерницы разговаривают так, будто самой Михайловой в камере нет.

— Возможно, вам нужны еще какие-то предметы гигиены? — снова интересуюсь у нее.

— Нет, ничего.

— Вам объяснили, как могут передать из дома передачки?

— Мне ничего не нужно. Спасибо.

Все те 20 минут, что мы разговариваем, на створке зарешеченного окна сидит голубь.

Никто не видел, как он прилетел. И почему не улетает. Странно, такого никогда и нигде раньше не было. Мы — все, кто находится в камере: члены ОНК, сотрудники, заключенные, все, кроме Любови, — следим за этой нечаянной птицей, и каждый, наверное, думает об одном и том же: чья-то невинная душа прилетела, смотрит на нас.

«Со мной он умрет»

На первый взгляд, если исключить психическое заболевание, причин пойти на убийство маленького сына у жительницы Пушкино Любови Михайловой не было. Дом — полная чаша. Дети, слава богу, здоровы. Неразрешимых внешних проблем нет.

Но почему так бывает, когда на первый взгляд абсолютно благополучные дамы совершают такое?

А те, кто находится на самом дне жизни, пытаются спасти свою кроху, не нужную никому, любой ценой.

Эта печальная история произошла еще зимой. Я тогда хотела написать о ней, даже встретилась с адвокатом по делу, но началась пандемия, и всем стало не до того.

Вспомнила после ЧП в Пушкино.

В феврале этого года 29-летняя уроженка Узбекистана Мафтунахон К. оставила своего двухмесячного сына в переходе метро «Парк Победы» и скрылась на такси. Ее вычислили почти сразу, везде же видеокамеры.

Доставили в Следственный изолятор №6. Это Печатники.

Уголовное дело возбудили по статье 125 УК РФ («Оставление в опасности»), но затем переквалифицировали на статью 105 («Покушение на убийство малолетнего»). Срок до 15 лет.

«У меня сложилось впечатление, что подозреваемая Мафтунахон совершенно бесхитростная девушка и не умеет врать. Русским она почти не владеет, боится всего и всех. Именно поэтому, думаю, когда пришла беда, она и совершила этот необъяснимый на первый взгляд поступок», — рассказал «МК» адвокат Александр Тимошенко. Он защищал свою подопечную бесплатно, по назначению.

Почти до тридцати лет Мафтунахон прожила в маленьком узбекском кишлаке, в доме родителей. Замуж ее никто не взял, хотя она симпатичная девушка. Отец сильно бил мать, и в конце концов ту забрали в психиатрическую больницу, а дочку попросту выгнал из дома.

Мафтунахон во время следственного эксперимента. Фото: СК РФ

Некуда было идти Мафтунахон. И поэтому она поехала с подругой в Россию, чтобы заработать денег и вылечить маму.

Сначала обосновались в Питере, познакомилась со своим соотечественником, сошлась с ним. Когда забеременела, он потребовал сделать аборт и потом за это пообещал жениться. Она отказалась. То ли по срокам предпринимать что-то было уже поздно. То ли еще оставшееся строгое мусульманское воспитание, разорванное на клочки промозглым российским ветром, дало о себе знать — кто из азиаток, узбечек, киргизок, приезжая в Россию, не вынужден покатиться по наклонной, сожительствовать с мужчинами из своей диаспоры. Хоть какая-то защита.

Перебралась с приятельницей из Санкт-Петербурга в Москву, вернее, в подмосковный Наро-Фоминск. Молодой человек все-таки бросил Мафтунахон ради другой, а потом и сам попал за решетку…

За четыре тысячи рублей девушка нашла койко-место. Трудилась сварщицей на стройке, в рыбном цеху, уборщицей в магазине. Получала 15 тысяч в месяц.

В ноябре Мафтунахон родила мальчика. Роды были тяжелые. Плод долго не выходил. Она работала до самого последнего дня.

Попыталась сообщить домой о том, что произошло, и попросить помощи, но там ей ответили, что лучше пусть и не возвращается — в Узбекистане ее никто не ждет.

Ребенок около месяца пролежал в реанимации. Когда же она наконец пришла забрать сына, врачи, с ее слов, попросили заплатить 20 тысяч, якобы столько стоило его выхаживание.

Почти сразу же пришлось выйти на прежнюю работу, заворачивать в одеяльце и класть младенца рядом, как и раньше, чистить грязную, вонючую рыбу… Малыш был голоден, средств на покупку молочных смесей не было, а молоко пропало.

Мальчик простудился, врач выписал кучу лекарств, на которые молодая мать потратила свои последние скудные запасы.

11 февраля Мафтунахон поняла, что больше не может. Что Исломбек, так она его назвала, умрет, если она что-то не сделает. Не отдаст куда-то, где он будет находиться в безопасности. Она доехала до роддома, где рожала, но там пригрозили вызвать полицию. Она отправилась в ближайший детский дом, о котором слышала, что там принимают новорожденных, но ей никто не открыл.

Люди, где же вы?

Поздно. Холодно. Метель. Люди, где же вы есть?

Ребенок плачет. Он голоден и болен. Мать не знает, что делать с ним. Время за полночь, он погибает.

Мысль одна — отдать, чтобы спасти. Хоть куда-нибудь, где есть люди.

Проехала на такси до «Парка Победы», время к пяти утра.

Положила на самое сухое место, на стул рядом с продуктовыми автоматами, укутала потеплее и… ушла.

Мафтунахон верила — метро откроется с минуты на минуту, первые пассажиры уже пошли, очень скоро здесь будет много народа, они не бросят в беде ее сына.

«Она не думала об уголовно-правовых последствиях своего поступка, полагаю, она действовала как любая мать», — рассуждает Александр Тимошенко, адвокат.

Я описываю действия Мафтунахон пунктирно, по порядку, почти одними глаголами: пошла-взяла-положила, наверное, именно так, как она их и совершала, без подробностей и эмоций, не думая, на основном инстинкте.

Дело оказалось резонансным, тут же прошли сюжеты по ТВ и СМИ — задержана злодейка-почти-детоубийца, и так как женщин, оставляющих своих младенцев замерзать в мусорках и подъездах, никто обычно не находит, то вполне живая Мафтунахон вполне сгодилась для образцового следствия и показательного суда.

В сентябре расследование было завершено. Все это время женщине пришлось несладко, ее могли бы выпустить под домашний арест — но куда? У нее нет дома. «Было предложение помочь ей попасть в шелтер, убежище, где она могла бы жить до суда вместе со своим малышом, но нам это, конечно, сделать не разрешили», — рассказывает Наталья Радиевская, руководитель группы поддержки в сложных жизненных ситуациях «Ежевика».

На прошлой неделе дело Мафтунахон наконец передали в Дорогомиловский районный суд. Его будет рассматривать коллегия присяжных. Почти девять месяцев, целую беременность, молодая женщина помнила только о своем сыне, а когда одна из сокамерниц от злости сказала, что он, наверное, уже умер, ей стало плохо.

Матерей-детоубийц, даже несостоявшихся, как известно, в местах не столь отдаленных не жалуют. Но что сделало наше общество, чтобы их не было?

Несколько дней назад суд все-таки переквалифицировал обвинение гражданке Узбекистана Мафтунахон К. на более легкую статью.

Теперь женщину снова обвиняют по ст. 125 УК («Оставление в опасности»), которая предусматривает до года лишения свободы. А здесь, на свободе, она верит, ее будет ждать Исломбек.

Елена Асланова, психотерапевт, клинический психолог:

«То, что происходит сейчас с экономикой, политикой, здравоохранением, негативно действует на людей даже со здоровой психикой. Что уж говорить о тех, кому нужна медицинская помощь? Но если до пандемии было просто попасть в клинику неврозов, посетить невропатолога или психиатра, то сейчас, мы это прекрасно понимаем, попасть к узкому специалисту стало большой проблемой.

Напряженность в социуме, безусловно, влияет на психическое состояние граждан. Они не справляются с ситуацией, особенно матери-одиночки, которые остались наедине со своими детьми и проблемами. Потеряла работу, нечем кормить малыша, не дали пособие, нет денег — и что делать?

Да, есть тенденции к общей невротизации социума, но понятно, что это не вина женщин, что они не справляются.

Особенно большая разобщенность чувствуется в мегаполисе. Люди перестали спрашивать друг друга, не нужна ли помощь, все ли у вас в порядке — всем самим дело только до себя.

Волонтеры работают с пожилыми людьми. А одинокие молодые мамы и дети остаются как бы вне их поля зрения. Социальные службы и опека тоже в некоем замешательстве.

Конечно, мои подопечные, которыми я занимаюсь, жалуются, что с них по-прежнему самый высокий спрос: быть не только хорошей матерью, но и отличным специалистом, и прекрасной женой. Три в одном — все успевать и всем нравиться.

Если женщина находится в психологически устойчивом состоянии, то она постарается соответствовать этим ожиданиям, но если у нее стресс на стрессе, да еще и вокруг непонятно что творится… Не исключено, что срыв неизбежен.

Сразу хочется спросить — были же рядом коллеги, подруги, близкие, социальное окружение. Почему они не увидели, что человеку нужна помощь? Чем больше поддержки окружающих, тем легче все это переносить.

К сожалению, когда происходят какие-то сложные моменты в истории — войны, революции, ЧП, — обычно мужчины уходят в режим самосохранения, стараются отдалиться от личных проблем, как ни странно, они даже меньше начинают пить, но и о семье думают в самую последнюю очередь.

В случае войны мужчина идет воевать, а женщина остается одна с детьми.

Ну и, конечно, если вы видите явный неадекват с мамой и ее детьми, то надо не проходить мимо, а позвонить в полицию, в «скорую помощь», не уходите в глухую оборону «моя хата с краю», каждый сам в себе должен переламывать эту тенденцию.