Рассказ мамы о ребенке 3 года

Из сочинений-дневников родителей, посещающих «Материнскую школу»

* * *

«Перефразируя выражение классика, можно сказать, что любовь к своему ребёнку — это нечто общее по смыслу, но всегда конкретное в каждом отдельном случае чувство. Когда оно возникает?

Вопрос весьма сложный и может поставить в тупик, если человек никогда не задумывался о смысле существования рядом с собой маленького человечка с огромными ищущими глазами-озёрами. Ведь ребёнок рождается тогда, когда рождаются мысли о том, что ты уже становишься родителем.

Для каждого из нас этот момент индивидуален, более того, он сугубо интимен. Иначе ребёнок является ни чем иным как плодом случая, случайности. Только тогда, когда ребёнок желанный, ожидаемый, он заряжается энергией искренности, любви и тепла. Ведь это такое чудо, когда рядышком с материнским сердцем начинает биться ещё одно, совсем крошечное сердечко нового человечка.

Это радость, но одновременно и колоссальная ответственность. Теперь твоя жизнь будет разделена на одну часть больше, чем прежде. Причём эта часть, принадлежащая крошечному комочку, имеет все основания разрастаться. Ребёнок становится во главе угла семьи. И это нормально. Ведь он — дар божий. Мы свою дочку так и назвали — Дарья.

Появление ребёнка открывает у человека новое видение окружающего пространства. Помнится, когда Дашенька переехала из роддома домой, она как-то сразу весьма органично стала членом нашей семьи. Казалось, так было и так будет всегда. В этом, наверное, и заключён смысл жизни.

В своём ребёнке продолжаешь свою жизнь и ты сам. Пелёнки, плач, недосыпания — всё это вторично, кроме того, то, что раньше воспринималось как тяготы, теперь кажется счастливыми мгновениями».

* * *

«Нашего малыша зовут Вадим. Два с половиной года назад он появился на свет, и сразу всё вокруг переменилось. С рождением Вадимушки в нашем доме появилось маленькое солнышко, которое принесло в семью ещё больше тепла, любви и терпения. Его любознательность ко всему окружающему помогает ему узнать мир, в котором живёт.

Уже в таком раннем возрасте можно говорить о характере и особенностях поведения. По характеру Вадим ласковый, добрый и отзывчивый малыш.

Мы его очень любим. Но теперь я понимаю, что любовь — это хоть и самое важное, но не единственное условие воспитание ребёнка. С первой радостью рождения нашего сыночка пришли и первые трудности: отсутствие навыков воспитания, неумение взаимодействовать с ребёнком, отсутствие эмоциональной близости, незнание особенностей поведения детей раннего возраста. А интуиция не всегда подсказывала правильный способ решения проблемы.

Некоторые вопросы по уходу, развитию и воспитанию ребёнка помогала решать литература, но не всегда хватало практического опыта. Именно эту помощь я получила на занятиях в «Материнской школе», где с радостью откликнулись на мои проблемы, научили общаться с ребёнком. С каждым днём я всё больше узнавала его, наш малыш стал более эмоциональным, коммуникабельным».

* * *

«Он восприимчив к обидам, к себе требует особенный подход, не любит, когда на него повышают голос. Вадим быстрый и подвижный малыш, умеет легко найти общий язык со сверстниками, хотя ему также интересно общаться с детьми старшего возраста. Он предпочитает коллективные игры, любит играть с родителями, дедушкой и бабушкой. Любит читать книги, рисовать карандашами и красками.

Наш малыш с большим желанием помогает мне по дому, принимает участие в уборке квартиры, умеет мыть посуду.

У моего ребёнка чуткое и доброе сердце. Когда он обнимает меня своими нежными ручками, все проблемы и неприятности отходят на второй план. Мы знаем, что ему придётся пройти в этой жизни нелёгкий путь, но терпение и гибкость характера помогут сыну. Наш малыш в своей жизни окружён любящими его людьми, которые всегда могут понять, что такое хорошо и что такое плохо.

Желаю своему Вадиму вырасти мудрым и сохранить частичку своей детской непосредственности, ведь без этого человек — просто бездушный робот. Верю, что в его судьбе будет множество головокружений и полётов, которые украсят его жизнь».

* * *

«Дашка! Ты изменила мир, сама не зная об этом, изменила, по крайней мере, двоих взрослых людей. Какой ей быть, какой ей стать — всё это целиком зависит от нас, взрослых…

Вот она шагает рядом с нами, родителями, улыбаясь, заглядывает мне в глаза. Вот она, противно пища, отбивая барабанную дробь ногами, отстаивает своё право на просматривание любимой рекламы. И каждое утро с радостью замирает сердце, когда слышишь шлёпанье маленьких ножек и пухленькие ручонки обнимают тебя: «Доброе утро!»

Моя Дашенька — очень вдумчивый и серьёзный ребёнок. А ещё она очень любит петь. Особенно, когда много зрителей, которые не обращают на неё внимания. Поэтому в общественном транспорте почти всегда мы едем с песнями.

Кружатся снежинки и тают почти тут же. На улице — оттепель. «Мама, посмотри — снег похож на манную кашу», — серьёзно говорит мне моя мадемуазель… И правда — похож… Жизнь продолжается в тебе, мой ангел…»

Содержание:

• Детектор лжи
• Ку
• Толстый и тонкий
• В следующий раз

Эти короткие рассказы прислала нам москвичка Яна Грецова. Их появлению предшествовало рождение у Яны сына Егора и некоторые связанные с этим трудности. Вот что она пишет.

«Первые месяцы мне пришлось нелегко: бесконечная череда гигиенических процедур, кормлений, переодеваний, плюс постоянное недосыпание. Все это сложилось в ощущение какой-то безумной карусели, когда хочется лишь одного — остановить вращение, а она все набирает и набирает обороты…

Пожалуй, единственное, на чем я время от времени фокусировала взгляд, помимо ребенка — это журнал „Наш малыш“. Здесь я не только черпала уверенность в обращении с малышом, сверяя свои действия с советами профессионалов и опытом других мам. Главное — меня охватывало чувство единения с сотнями тысяч женщин, так же, как и я, прижимающих к сердцу своих малюток, и это придавало мне силы.

Сегодня Егорке уже больше полугода, и моя жизнь окрашена самыми светлыми красками, но так было не всегда. Поэтому мне хочется поделиться своим способом преодоления пресловутой послеродовой депрессии.

Помню, я обратила внимание на то, что, когда рассказываю кому-нибудь о своем сынишке — получается довольно забавная и жизнерадостная картина. Но как только я остаюсь наедине с домашними заботами — приподнятое настроение улетучивается, и я снова погружаюсь в уныние.

Пытаясь разобраться в этом несоответствии, я стала наблюдать за тем, что с нами происходит: дома, в гостях, на прогулке. Затем эти мини-происшествия стали складываться в рассказы, и я увидела свою жизнь как бы со стороны. Какой же замечательной она мне показалась! Я поняла, что никогда прежде не была так расточительна в ласках, так терпима по отношению к близким, так откровенна с друзьями, и, конечно, никогда еще я не чувствовала себя настолько нужной.

От былой хандры не осталось и следа. У меня под рукой всегда находилось верное средство — мой дневник. И теперь, перечитывая свои незамысловатые истории, я мысленно возвращаюсь в то время, и… начинаю себе завидовать».

Детектор лжи

Так я в шутку назвала свою грудь за то, что она улавливала и пресекала малейшие попытки перехитрить своего главного владельца — моего новорожденного сынишку.

Как-то раз качаю его на руках, приговариваю: «Спи, мой мальчик, спи, мой сладкий — мамочка с тобой, мама рядышком». А сама тем временем думаю: «Сейчас же засыпай, поросенок. На кухне моя долгожданная каша остывает, а ты все куксишься».

И тут же, словно уличив меня в неискренности, в грудь приливает молоко, да так больно — хоть кричи. А уж до чего обидно: чувствуешь себя, как лиса в известной сказке, когда ей свой собственный хвост мешал от собак убегать. Но делать нечего — глотаешь голодные слезы, покрепче прижимаешь своего хнычущего карапуза, и вдруг тебя накрывает горячей волной: вот оно — счастье!

Ку

Наверное, все матери время от времени допускают мысль, что именно их ребенок и есть гений, особенно если этот ребенок — первенец. Так и я, глядя в смышленые глазки своего малыша, нисколько не сомневалась в его выдающихся способностях. И как только Горушке исполнился месяц, принялась агукать с ним на все лады, пытаясь завязать беседу. Однако в ответ я неизменно получала лишь всепонимающую молчаливую улыбку. И как-то раз, оставив очередную неудачную попытку его разговорить, я неожиданно запела:
— Мама, мама, что мы будем делать?..
— Гу, — тихонько прозвучало в ответ. Не веря своим ушам, я продолжала:
— Мама, мама, как мы будем жить?
— Гу-у-у, — протяжно затянул маленький человечек.
— Ах ты мой сладенький чатланин, — в восторге расцеловала я сынишку. — Значит, «Кин-дза-дза» и твой любимый фильм! Недаром я десятки раз пересматривала его, сотрясаясь от смеха огромным беременным животом. Правда, у них на планете приняты целых два слова: «Ку» и «Кю», ну да нам с тобой и одного достаточно, главное — начать!

И действительно, уже через пару дней в лексиконе моего карапуза были и «Агу», и «Ку», и «Мга», и «Бу»… Ну разве не чудо? Как же после этого нам, мамам, не считать своих крошек будущими вундеркиндами? Ведь с ними, что ни день — то открытие, надо лишь суметь подобрать нужный ключик. И таких ключей превеликое множество, но только три из них обладают поистине волшебной силой — это любовь, терпение и ласка.

Толстый и тонкий

Егорка родился довольно крупным мальчиком, чем несказанно угодил бабушкам с дедушками: «Богатырь! Крепче будет». Из роддома мы выписались с прибавкой в весе — и снова буря радости: «Все новорожденные худеют, а наш — тьфу-тьфу, не сглазить — поправился». Но когда к двум месяцам малыш стал выглядеть как четырехмесячный, на смену восторгам пришли тревожные советы: «Сократи время кормления», «Увеличь перерывы между едой», «Не корми ночью». Однако все мои попытки «притормозить» сынишку заканчивались полной капитуляцией. Истошный крик и брызгами летящие слезы неизменно побеждали в сравнении с пугающим, но пока еще далеким образом мальчиша-плохиша, пухлыми пальчиками вцепившегося в банку с вареньем.

И как-то раз, в один из дней этого сложного периода наша ежедневная прогулка в лесу совпала с проведением урока физкультуры на свежем воздухе. Я неспешно катила колясочку, когда мимо нас побежала шумная фыркающая толпа школьников. Впереди — несколько акселератов, ростом со среднюю сосенку, за ними стайка обычных пацанов, затем пара отлынивающих от занятий оболтусов и, наконец, маленький запыхавшийся толстячок.

Смущаясь собственного уханья и явно не выдерживая даже такого ленивого темпа, он будто бы в шутку хватал за рукав одного из мальчишек, пытаясь его притормозить. Но тот недолго терпел подобное соседство — стряхнул с себя обессилевшего приятеля и устремился вперед вместе со всеми. Пробежав еще несколько метров, бедный пухлик не выдержал и перешел на шаг.

Тут у меня сжалось сердце: от жалости к перекормленному ребенку, от страха за собственное чадо, выглядывающее из-за холмиков щечек. Я воочию представила себе горькое будущее своего сына — бесформенного, жалкого, всеми покинутого создания. «Ну, нет. С сегодняшнего дня садимся на диету», — твердо решила я и начала обдумывать план предстоящей битвы.

От тяжелых размышлений меня отвлек топот ног бегущих обратно ребят. Вот — все те же лидеры, вот — несколько подрастянувшаяся основная группа, и даже мой толстячок не самый последний. Но кто это бредет, согнувшись, придерживая себя за бок? И как я его раньше не заметила, хотя немудрено — настолько жалким и тщедушным выглядит этот человечек. Какой болезненный вид, неужели я хочу, чтобы мой сын вырос таким же? Решение пришло само собой. Я круто развернула коляску и заспешила домой: «Пора кушать, мой мальчик».

В следующий раз

Двое мальчиков лет семи-восьми судорожно курят невдалеке от дороги. Затягиваясь сигаретами, они попеременно вынимают их изо рта и смотрят, сколько еще осталось. Очевидно, что им хочется поскорее расправится с этим неприятным, но уже привычным делом. Я с коляской прохожу мимо и вдруг порываюсь сказать: «Мальчишки, идите сюда. Я вам денег дам на мороженое, только, пожалуйста, бросьте эту дрянь».

Вот я поравнялась с ними и… не останавливаясь иду дальше, а слова словно застревают в горле. Почему? Меня охватывает стыд — я засомневалась, есть ли у меня мелочь, ведь иначе придется давать целый полтинник, а то и сотню. Я приостанавливаюсь и одеревеневшими руками лезу в кошелек, краем глаза наблюдая, как встревоженные моими действиями дети уходят вглубь леса.

Нужно крикнуть им вслед, развернуть коляску, догнать — мысленно перебираю я заведомо безжизненные решения. Вот они — две десятки, словно смеются надо мною. Я нервно запихиваю их обратно в кошелек и оглядываюсь. Ребята уже почти скрылись из вида, еще мгновение — и две маленькие фигурки растворяются в вечерних сумерках.

Весь оставшийся путь я терзаю себя несбывшейся картиной дружной покупки мороженого. Стараясь разогнать грустные мысли, начинаю катить коляску все быстрей и быстрей, и вдруг ловлю на себе пристальный взгляд своего малютки.

Тогда я останавливаюсь и, наклонившись к самому личику, так, чтобы слышать его дыхание, шепчу: «Обещаю, сынок, в следующий раз — не струшу. В следующий раз».

Статья из июньского номера журнала.

Только теперь, когда у меня четверо детей, я научилась спокойно реагировать на смелые заявления других родителей: что их дети никогда бы себе чего-то «такого» не позволили, что их дети никогда не лечились антибиотиками, что их дети уже в два года рисуют человечков, а в восемь могут двадцать раз отжаться. Я спокойно отвечаю: «75% моих детей тоже никогда бы себе такого не позволили, 50% моих детей ни разу не лечились антибиотиками, 25% моих детей в два года научились рисовать человечков и половина спокойно отжимается даже не двадцать, а двадцать пять раз».

Десять лет назад, когда я была молодой мамой одного мальчика Саши, мне казалось, что я знаю о детском воспитании все. А именно – что мой ребенок является примером полнейшего родительского педагогического провала и моя материнская карьера, едва начавшись, пришла к бесславному концу. Сашенька рос неуправляемым, буйным и до средней школы не показывал никаких художественных склонностей или талантов. Вообще. Я делала все, что могла, чтобы развить его интеллект с пеленок – на зубок знала методики Монтессори, Зайцева, Домана, Никитиных, покупала журналы со статьями о детской психологии, шила для малыша игрушки в виде тряпичных букв, набитых гречкой, ставила классическую музыку и показывала альбомы с картинами эпохи Ренессанса.

Но, еще не научившись стоять на ногах, мой первенец превратился в тирана, своим ором и бескомпромиссностью, терроризировавшего всю семью. С ним невозможно было никуда пойти – две попытки посетить кофейню и ресторанчик увенчались провалом, несъеденной едой и недоумевающе-раздраженными взглядами других посетителей. Потому что Сашенька, полуторагодовалый сообразительный мальчик, просто орал. Он орал в гостях, он орал во всех людных местах, он орал и не слушался везде, где мы бывали. Дома он вывел из строя всю бытовую технику, до какой мог добраться и даже развинтил офисное кресло! За полтора года как-то наловчившись обращаться с ним, я прониклась скепсисом по отношению ко многим методикам развития детского интеллекта – я твердо решила, что придуманы они а) для девочек б) для достойных родителей, а не для таких тряпок, как я.

Когда я была мамой только одного мальчика Саши, мне казалось, что я знаю о детском здоровье все. Саша, которому уже сейчас одиннадцать – не болеет. Никогда. Вообще. Едва у малыша зажил пупок – я стала выкладывать его, голого, в одной распашонке, на одеяльце, расстеленное прямо на полу. Малыш рос и развивался без шапочек и носочков, получал в неограниченных количествах грудное молоко, спал вместе с родителями до двух лет и был возим на море, в палаточный лагерь с песком и «антисанитарией», с шести месяцев. Его пеленки никогда не гладились, а посуда не стерилизовалась. Потому, когда знакомые мамы жаловались, что их дети болеют, у меня было мое собственное твердое мнение на этот счет: а сами виноваты. Кутать не нужно было. И грудью кормить хотя бы года полтора.

И потом у меня родилась девочка Катя. Если бы Катя оказалась первым и единственным моим ребенком, то я бы однозначно примкнула к тем мамам, которые, стоя в сторонке со своим опрятным послушным малышом и наблюдая за чужой безобразной истерикой, сказали бы: «вот моя девочка никогда бы себе такого не позволила!» и поставила бы себе честный жирный плюс. Катя была из тех младенцев, о которых пишут недоумевающие от чужих бед родители: «чего вы киснете, вам нужно развеяться! Смело берите ребенка с собой в рюкзачок и идите гулять, идите на выставку, идите в кино, в гости – не замыкайтесь в четырех стенах и не бойтесь носить ребенка с собой!». Катя с самых первых дней спала в своей отдельной кроватке, в другой комнате (что-то немыслимое в контексте младенца Саши) и могла часами лежать там, рассматривая подвешенные вдоль бортика игрушки, пока мы с ее старшим братом благополучно занимались на ковре рядом. Детская ревность? Я таких слов не знала, моя материнская самооценка стремительно росла. За первые Катины два месяца мы исколесили всю Киевскую и частично Черниговскую области. Без проблем останавливались в придорожных кафе, я даже возила Катю с собой в институт и библиотеку!

Но в три месяца случилось нечто ужасное. У дочки мало того, что поднялась температура – она начала кашлять! Я была уверена, что такого не бывает, что это не из моей реальности – давать ребенку какие-то лекарства, водить к врачу… Мне казалось, что просто нужно меньше паники, больше грудного молока, поносить на ручках – и все пройдет. Именно это я без тени сомнения советовала другим мамам, у которых болели дети. Я была уверена, что это не дети болеют, а их мамам нечем заняться. Но кашель почему-то не прошел. Врач, прописавшая нам антибиотики неделю назад (Ан-ти-би-о-ти-ки? Да никогда в жизни!) сказала твердо, так, что даже я послушалась: «Вам нужно ложиться в больницу. Немедленно. В любой момент у девочки может развиться пневмония». Две недели мы провели в больнице, получая уколы и всевозможное лечение. Я стала осторожнее. Дочка болеет в среднем раз в три месяца – любой вирус, летящий по воздуху, словно прельщается кроткой беспомощностью этой нежной хрупкой белокурой девочки, и Катюша заболевает. И как заболевает! Если поднимается температура, то не ниже тридцати девяти! И, как минимум, две недели сидения дома нам гарантированы. В пять лет, в конце весны, когда ее брат вовсю купался и гонял босиком, жарким маем, Катюша умудрилась схватить двустороннее воспаление легких. В семь, тоже летом – сильную ангину. В восемь – два пиелонефрита подряд. Благодаря Катюше я научилась «читать» анализы крови и мочи, научилась делать жаропонижающие уколы и разводить порошковый антибиотик для инъекций. Нас хорошо знают как минимум в трех больницах города. Почему?.. Что я сделала не так? Ответа на этот вопрос я так и не получила.

И вот передо мной оказались два совершенно разных ребенка. Рожденных от одинаковых родителей, употребляющих одинаковую пищу, живущих в одной комнате – и потрясающе, невообразимо разных! Немыслимые, невозможные для Саши вещи – его сестра делает с легкостью, словно никто ее этому и не учил. В то же время Сашина собранность, методичность, ответственность – чужды «летающей в облаках» Катюше. Наша старшая девочка почти не ходила в садик и могла часами сидеть, складывая пазлы (Саша, до определенного возраста, эти пазлы ел) и рисовала потрясающие картинки. Слушала книжки, которые я могла читать ей с утра до вечера. Как будто бы сама, без чьей-либо помощи, научилась читать и писать. А ведь первые Сашины полгода в школе были суровым испытанием! Из детского сада моего первенца выпустили с рекомендацией «индивидуального обучения», и, откровенно говоря, в семь лет он был совершенно не готов к школе. По инерции, я продолжала несколько лет считать себя матерью-неудачницей и всячески оправдывалась перед учительницей, но в пятом классе выяснилось, что у Саши очень все хорошо складывается с математикой. Более того, он начал читать толстые романы из «Библиотеки приключений» и детскую классику, а также рисовать хитрые инженерные чертежи и топографические карты. Мне очень хотелось отдать сына в какой-то кружок, но он нигде не приживался, пока мы не дошли до карате. За четыре года Саша достиг немалых успехов, заработав «синий» пояс и кубики на животе. Сын подрос, посолиднел и стал настоящей опорой в семье – ответственный, собранный, способный помыть посуду, приготовить для всех вкусный завтрак, поменять колесо машины и сделать массу других полезных вещей. И, главное, он очень добрый и отзывчивый.

Когда Саша учился в первом классе, у меня родились Евфросиния с Никитой. С первого беглого взгляда на эту парочку стало ясно, кто есть кто. Разные, как день и ночь, они не то что не походили на брата и сестру – а вообще на близких родственников! Белокурая, голубоглазая, с носиком-кнопочкой Ефросиша оказалась по характеру полным антиподом своей старшей сестры (нежной, легкоранимой, тихой) и на порядок спокойнее Саши в аналогичном возрасте. Если Саша «брал свое» ором, то Евфросиния придумывает более изощренные и артистичные способы. Она бойкая, уверенная в себе и очень вредная. Она одна из всех четырех моих детей на замечание строгим голосом пристально посмотрит в глаза и спросит: «Что такое, мама?» Глядя на Евфросинию, мне очень часто хочется воскликнуть: «Моя дочка никогда бы себе такого не позволила!» В то же время, когда Евфросиния начинает рисовать – у всех дух захватывает от того, насколько уверенными получаются штрихи и линии из-под ее крошечных пухлых пальчиков! Ее единоутробный брат Никита, рожденный семью минутами позже, – кареглазый (единственный из всей четверки), скуластый, тихий, упрямый и обидчивый. Глядя на эту парочку, понимаешь, что видишь словно две половинки единого целого, дополняющие друг друга. Никита, когда только родился, был похож на крошечного персонажа Вицына из «операции Ы». Тихий меланхолик, склонный к не совсем законным поступкам. Никита предпочитает быть «ведомым» сестрой и стоит за нее горой. В аквапарке на праздновании своего Дня рождения удалось протащить четырехлетнюю Евфросинию на взрослую «трубу», которой она не то что не испугалась, а отнеслась со сдержанным серьезным одобрением, сказав, что «не страшно и хорошо». Никита же, снаряженный в надувной круг со шлейками, едва-едва освоил крошечную детскую горку высотой полтора метра и наотрез отказывался исследовать более серьезные развлечения.

Когда шайке малолетних разбойников исполнилось два года, я решила отдать их в садик. Многие годы я была ярым противником всяческих дошкольных учреждений. Старший сын ходил туда примерно полтора года и очень страдал. Но обстоятельства моей жизни и работы складывались тогда таким образом, что иных вариантов не оставалось. Дочка ходила примерно год и страдала еще больше. Садик — это, наверное, самое страшное (кроме больниц, конечно), что случалось в ее жизни. Сашу и Катю мало увлекали детские утренники, коллективные занятия, хороводы и жизнь в социуме. Конечно, спустя пару недель, привыкнув, они перестали плакать по утрам в раздевалке, но зато как продолжала плакать я – от осознания, что моим детям там не место. «Максимум в шесть лет. В подготовительную группу» – размышляла я раньше, «не понимая» родителей, которые эти садики хвалят. И вдруг – шок. Козявочкам едва стукнуло два, они только научились ходить на горшок и еще совсем не умеют сами одеваться – и я веду их в детский сад. Моя старшая дочка просидела возле меня несколько лет до школы: тихо, как мышка, что-то рисуя и вырезая картинки. Но, оказалось, в природе существуют и такие дети, которым сад – прямым образом показан. Плохо управляемые, активные, скучающие дома, готовые к командной работе Ефросиша и Никита рвались к играющим на площадке детям, возились с ними, терроризировали родителей и брата с сестрой, и у меня просто не оставалось выбора. К этому моменту я поняла, что как мама – совершенно ничего не понимаю в детях и в материнстве.

Когда-то я считала, что для того, чтобы ребенок не болел, нужно его просто закалять и не давать антибиотики «по первому чиху». Это сработало ровно с половиной моих детей! Когда-то (пусть и недолго) я считала, что истерики на улице, ор и ужасное поведение зависит от родительского воспитания. Действительно – я смогла воспитать целого одного ребенка, который никогда не кричал ни на улице, ни дома! Когда-то я считала, что жесткий режим дня и кормления – пережитки прошлого, но опыт с двойняшками показал, что если у нас не будет режима, то у этих детей не станет и мамы. Ровно в девять вечера в доме наступает отбой, а в семь утра подъем. А несколько лет назад у нас все ложились, когда хотели и просыпались тоже, когда получится. Такой расклад казался мне прогрессивным и «экологичным». Когда-то я считала, что талант есть у каждого ребенка и проявляется он в раннем возрасте, все зависит от родительской настойчивости. На деле оказалось, что все очень индивидуально и родительская настойчивость должна проявляться прежде всего в развитии у ребенка ощущения, что его безоговорочно любят, каким бы он ни был. Я искренне не понимала и даже обижалась на тех знакомых, которые спрашивали, почему я не отдаю Катюшу в садик. Сейчас же я понимаю, что, несмотря на солидный опыт, я совершенно не могу ничего кому-либо советовать. Все детки разные и, получается, только мама знает наверняка, что на самом деле нужно ее ребенку и как «правильно» его лечить и воспитывать. Пожалуй, это и есть единственный совет, который могу дать без сомнения в собственной правоте.